– Так это же Заяц! – услышав голос мужика, протянул Митяй, узнавая в нем старого знакомца. Ну точно, именно его местный атаман, который сам был из бывших находников, давал им в провожатые этой зимой.

В это время толпа расступилась, и вперед вышел высокий, заросший густым черным волосом дядька с глубоко посаженными жесткими и хищными глазами. В руках он сжимал дружинный щит и секиру с широким, остро заточенным лезвием.

– Никак клещевские все не угомонятся, все лезут и лезут к нам сюды?! – Он широко расставил ноги, оглядывая перед собой тесный, ощетинившийся короткими мечами круг. – Признать я вас не могу, ну да у вас кодла-то все время новыми татями разрастается. На Людин конец ваш постоянно ведь всякая рванина скатывается. Мечи-то где только такие, эти оборванцы смогли найти? Эй вы! Отдайте их нам, может, и подарим вам тогда жизнь! А нет, так все одно они вам не помогут, всех вас сейчас мы порвем! – Атаман жестко усмехнулся и перехватил поудобнее секиру.

– Дядька Журавель, на что тебе наши мечи? Чай не хуже, чем они, вы у клещевских себе можете добыть! – выкрикнул Митяй и, сделав шаг из круга, распахнул свой драный зипун. А под драниной на хорошей кольчужке были закрепленные ножны, и именно в них на глазах у всей толпы и убрал свои мечи паренек.

– Митяй, куда?! Стоять! – выкрикнул Саватей и дернулся было следом.

– Спокойно, Ильич! – чуть придержал его Родька за локоть. – Похоже, паря знает, что делает!

– Ты кто таков?! – Атаман внимательно оглядывал стоящего перед ним паренька. Невысокий и крепко сбитый, со спутанными светлыми волосами, твердым, не характерным для своих малых лет взглядом и в своей драной одежде, он смутно ему сейчас кого-то напоминал. Этот ироничный прищур, на лбу и на щеке шрамы, как у бывалого воя.

– Зайца вон спроси, коли признать не можешь, – усмехнулся Митяй. – Он-то сам с нами на Людин конец за ручей ходил. Небось, на всю жизнь тот выход запомнил и как возле мосточка дрожал, пока там нас дожидался.

– Чаво я дрожал, чаво это?! – встрепенулся стоящий за атаманом Заяц.

Журавель оглянулся, взглянул на своего подручного, затем опять на Митьку и громко, в голос, расхохотался.

– Дрожал у ручья, говоришь? А вы там клещевских на их стороне мечами в это время секли? Это он может, это про него! Заяц, неужто так и не признал знакомцев? Пятеро их молодых тогда было, когда они детинцев на нашу сторону выносили, а те лиходеи тогда за ними ватагой гнались. Вспомни, они их еще стрелами хорошо так побили, а мы потом и дубьем тоже добавили. А чего вы вырядились-то так, словно бы черные оборванцы?

– Дядька Журавель, нам бы с глазу на глаз с тобой переговорить, – понизил голос Митяй так, чтобы его мог слышать только сам атаман. – Слово у нас к вам заветное есть, от того, с кем ты в Тавастии по центральному клину о прошлом годе зимою шел. Только бы с глазу на глаз, чтобы все остальные не слышали.

Атаман усмехнулся, еще раз оглядел круг андреевцев и зычно, на всю пустошь, прокричал: – И чаво встали, рты пораззявили?! Ко мне это тут старые знакомцы в гости пожаловали, а вы их и забижать рады! Ярышка, чтоб тебя, окунь ты снулый! И чаво переполох-то такой поднял?! Клещевские идут, клещевских заманил! Ух, я тебя, шлында рыбальная!

Мужичок, направивший в западню чужаков, испуганно вжал голову в плечи и отступил за спину Зайца.

– Так я-то чего? Эти меня пытают про тебя, а я-то ведь вижу, что они все ненашенские, ну вот и направил их сюды, а сам бяжать скорей с вестью!

– Ладно, пойдемте до меня, гостечки, там все и обскажете, с чем вы к нам сюда пожаловали!

Журавель повернулся, и правда, словно большая важная птица, на своих длинных ногах зашагал в сторону ближайшего переулка.

– Значит, говоришь, сам Андрей Иванович вас ко мне направил? – покачал головой атаман, прихлебывая из ковшика легкий мед. – Однако лестно мне это, не скрою, очень даже лестно. Как же, сам Сотник про меня помнит! Вы тут это, угощайтесь, дружинные, – кивнул он на стол. – Извиняйте за такую бедность, время-то ноне лихое. Вот уж чем богаты.

– Да мы не голодные, старшо-ой, – усмехнулся Саватей. – Мне бы с тобой лично с глазу на глаз потолковать. А ребятки бы мои с твоими тут пока посидели да покалякали по-простому.

Как только старшие от обеих сторон вышли в боковую дверь терема, ватажники Журавля, до этого чинно сидевшие за столом, сразу же накинулись на выставленную еду. Лежавшие на столе два пирога с рыбой были ими тут же разломаны на большие кусы и с мелкой склокой поделены промеж собой. Ширококостный, крупный мужичина с обожженными руками выхватил у Зайца горшок с кашей, дал ему затрещину и, не обращая внимания на возмущенные крики, начал жадно уплетать еду большой ложкой. Два лежащих тут же ржаных каравая так же разломали и вмиг растащили со стола. Куски не только ели, но и прятали за пазуху. Было видно, что люди изголодались, и им было не до церемоний. Андреевцы, сидя со своего конца, молча за всем этим наблюдали.

Наконец все было сметено, допит последний горшок с легким хмельным, и довольные, сытые ватажники захотели пообщаться с супротивной стороной. – Откуда сами-то вы, служивые? Где были? Чего делали? Чего вообще в мире антиресного видели?

Родион, оставшийся за старшего, хмыкнул и пожал плечами:

– Да чего? Где мы были, там нас сейчас уже нет. А чего мы делали? Ну чего еще обычно дружинные делают? У костров по вечерам сидели да кашу на сале варили, а днем, стало быть, для тех костров дрова в лесу собирали. В мире же все, так же как и раньше – когда солнышко светит, так тогда тепло, ну а как дождик только пройдет, а опосля еще и ветерок дунет, так совсем зябко становится. Вот только теми кострами, про которые я только что вам тут рассказывал, мы-то как раз и согревались.

За столом повисло молчание. Наконец до противной стороны дошел весь смысл заковыристого ответа, и ватажники обиженно засопели.

– За дураков нас здесь держите? Не хотите про себя ничего рассказывать, так бы и сказали! Для чего над хозяевами-то издеваться?

– Ладно, извиняйте, пошутил я, – улыбнулся покладисто Родька. – Лучше уж вы о себе нам поведайте. Чего делаете, чем живете, что у вас тут нового в стольном граде происходит? Вам-то на сытый живот будет легче рассказывать. – И он кивнул на крошки пирога, которые Заяц аккуратно сметал в ладонь.

– Ну а чаво рассказывать? – Тот мужик, что расправился с кашей Зайца, задумчиво почесал заросшую густым черным волосом щеку. – Еще года два назад было всем весело, работа шла, еды много, денежка – сколько ее наработаешь, вся твоя. У кажного работящего в семье был лад и покой. Я сам вон на кузне у Горыни полтора десятка лет молотом отмахал. А надоест в городе ломовую работу делать, так и в находники на емь или на чудь сбегаешь, а то и к ушкуйникам ладожским на целый сезон прибьешься. Весело там, да и при добыче опять же всегда, ну а потом возвернешься и опять за свой молот. И чего вот так дальше нам не жилось? Видать, скучно всем стало, Ярослава с его детинцами со стола прогнали. Ну, думали – теперь свобода будет, веселей заживем! И зачем нам такая строгая власть здесь нужна? А тут вона чего! Непогода вдруг ударила! Все на полях погнило, еды людям не стало, а народ озверел и лютовать начал. Все припасы, какие только в городе были, подобрали. Зерновые амбары разбили, а где даже и пожгли. Сначала боярскую и купеческую старшину разорять стали, а потом и до тех, кто попроще, добрались. Думали, как новый князь придет – добрый порядок у нас будет и весь свой народ он, конечно же, накормит! Голосистые людишки на вечевых собраниях сладкие речи про то говорили. Ага, конечно! Поверили им! До Новгорода ли тому князю, когда у него главный стол в дальнем Чернигове? За Копорье, на Нарову князь Михаил сбегал со своими полками, а потом обратно к себе на южную вотчину ушел. У нас же, вон, несмышленыша своего с ближним боярским приглядом оставил. И чего, где власть-то в городе княжья? Работы никакой нет, все артельные и мастеровые на нашем конце за дубины взялись, да и на других точно так же. Товара на выходе нет, а значит, и серебра нет, ладьи-то с наработанным никуда от нас более не уходят, да и сюда они не идут, все равно ведь здесь иноземцам покупать нечего. Раньше тати и душегубцы за состоятельным людом приходили, а теперь и самого простого посадского человека последнего имущества и жизни лишат, было бы у него чего из избы только вынести. Живем как собаки, с каждым чужаком готовы насмерть сцепится. И вас бы порвали, если бы Журавель не признал. Не знаю, где и выход есть из всего этого. Обратно бы вот все возвернуть, так бы и дальше махал своим молотом в кузне. Сейчас-то это за великую радость бы было. Обычной, людской жизни всем хочется.